Джеки Д`Алессандро - Свадебный водоворот

Взяв себя в руки, он открыл глаза, посмотрел на нее и почувствовал комок в горле. Разные чувства увидел он в ее глазах, но осуждения в них не было. Они светились нежностью, теплотой, заботой.

Она обхватила ладонями его лицо:

— Боже мой, Остин! Как ты должен был страдать, храня эту тайну, стараясь уберечь свою семью! Какие муки ты должен был испытывать! Но ты больше не одинок.

Этот ясный, полный сочувствия взгляд, успокаивающее нежное прикосновение рук, тихий голос — вместе с нахлынувшими на него чувствами — разбили лед, сковывавший его душу. Он больше не одинок.

Прижав ее к себе, он уткнулся лицом в ее теплое плечо. Судорога пробежала по его телу, и он все сильнее сжимал Элизабет — так сильно, что у нее, должно быть, заболели кости, но она не жаловалась. Она обнимала его, гладила по волосам, по спине — до тех пор, пока чувство вины, терзавшее его, не вырвалось из него потоком слез, остановить который у него не было сил.

Прошло много времени, прежде чем он успокоился. Но еще долго он оставался в объятиях Элизабет, стараясь собраться с мыслями.

Остин всегда будет горько сожалеть о том, как прошли последние минуты, проведенные с Уильямом, но теперь появилась надежда на вторую попытку: Уильям был жив. Необходимо найти его, поговорить с ним, узнать, почему он это сделал.

Элизабет сказала, что Уильяму грозит опасность. Почему? Не хочет ли кто-то отомстить за его дела во время войны? Или ему угрожает какая-то иная опасность, заставляя скрываться? Не пытается ли Уильям спастись от того зла, что побудило его пойти на измену? Независимо от прошлого, если Уильяму нужна помощь, он поможет ему.

Мрачная решимость овладела Остином. Он найдет Уильяма. И Гаспара. Чего бы это ему ни стоило.

Впервые после той ужасной ночи, случившейся более года назад, он мог свободно дышать. Облегчение, которое он испытал, привело его почти в радостное настроение. Так долго он был одинок, обреченный на одиночество своей тайной. Но теперь это кончилось. Теперь ему есть с кем разделить тяжелую ношу. Элизабет. Теперь она знала его страшную тайну.

Эта необыкновенная женщина прижимала его к своему сердцу, впитывая его боль и отдавая ему свою доброту. Она освободила его и вернула к жизни. Она дала ему надежду на будущее.

Боже, как она нужна ему!

Остин поднял голову и посмотрел ей в глаза. Ему было необходимо столько ей рассказать, но волнение сжимало ему горло, и он не мог произнести ни звука.

Карета остановилась. Оторвав взгляд от жены, он увидел, что они подъехали к их городскому дому. Он молча помог ей сойти и расплатился с кучером.

Крепко держа ее руку, Остин открыл дубовую дверь. В холле никого не было: Картерс, очевидно, давно ушел спать. Не останавливаясь даже для того, чтобы снять верхнюю одежду, он повел Элизабет по лестнице в свою спальню и, закрыв за собой дверь, запер ее.

Такого непреодолимого желания, как то, что вспыхнуло в нем сейчас, он еще, казалось, никогда не испытывал. Он должен касаться ее. Обнимать ее. Сердце к сердцу. Тело к телу. Восторжествовала жизнь — после того как столь долгое время он был мертв.

Ему хотелось рассказать ей, что он чувствует, но он не мог найти нужных слов. Он должен чувствовать ее. Рядом с ним. Под ним. Везде.

Не сводя с нее глаз, он начал раздеваться. Плащ, сюртук выпали из его нетерпеливых рук на пол. За ними последовали шейный платок, жилет и полотняная рубашка. Голый до пояса, он подошел к ней, с нетерпением ожидая, когда ощутит на своей коже ее руки.

Элизабет хотела снять плащ, но он остановил ее и сделал это сам. Вещь за вещью, он снял с нее всю одежду, а затем и то, что еще оставалось на нем, и вот они оказались друг перед другом нагие.

Никогда за всю свою жизнь Остин не ощущал себя таким беззащитным перед владевшим им желанием.

Он взял в ладони ее лицо и провел пальцами по щекам. Так много слов ему надо было сказать, столько поведать, но он, казалось, потерял дар речи.

— Элизабет, — хрипло прошептал он.

Это было единственное, что ему удалось произнести. То, что он не сумел ей сказать, он покажет. Он привлек ее к себе и, страдая от нежности и — одновременно — от пылавшего внутри его ада, слегка дотронулся до ее губ.

Она выдохнула его имя и обхватила его руками.

И его страсть вырвалась наружу.

Остин прижал ее к себе, охваченный жаждой ощущать ее всем телом. Он приник к ее губам, его поцелуи становились все более страстными и требовательными. Язык погружался в мягкую глубину ее рта.

Но поцелуи не удовлетворяли его. Откинувшись назад, он пристально посмотрел ей в лицо, и его сердце забилось с удвоенной силой при виде страсти и желания, горевших в ее глазах.

— Элизабет, Господи, что ты со мной делаешь!.. — простонал он прерывающимся голосом.

Он опустился на колени и прижался губами к ее молочно-белому животу.

— Такой нежный, — прошептал он, проводя по нему губами. — Такой красивый!

Он коснулся языком ее пупка и двинулся ниже. Дойдя до заветного места, он поднял голову.

— Посмотри на меня, Элизабет.

Она открыла глаза и посмотрела на него, их золотистая глубина потемнела от страсти.

— Раздвинь ноги и впусти меня, — приказал он, не отрываясь от гладкой кожи ее живота. Она подчинилась, он провел рукой по ее телу от шеи до темно-рыжих волос, скрывавших ее женскую плоть, и начал поглаживать ее бедра. Ее веки закрылись, и она тяжело дышала.

— Ты так прекрасна… так сладка… так горяча! — стонал он, прижимаясь губами к ее пупку.

Он опустился ниже и уже не пальцами, а языком ласкал ее. Она ухватилась за его плечи, и из ее груди вырвался стон.

Остин поклонялся ей, держа в ладонях ее ягодицы, лаская губами и языком, вдыхая ее женский мускусный аромат, впитывая всю ее сладость, даря ей наслаждение, пока ее тело не содрогнулось от наступившего оргазма. Она вскрикнула и впилась пальцами в его плечи. Когда она затихла, он поднял ее и отнес на кровать. Осторожно положил на покрывало. Лег между ее раскинутых ног и посмотрел на ее прекрасное, раскрасневшееся от страсти лицо.

— Посмотри на меня.

Ее глаза открылись, и он одним мощным толчком вошел в нее, погрузившись в ее мягкую теплоту. У нее вырвался стон, и она обхватила его спину. Его движения были медленными, и он следил за изменяющимся выражением ее лица. Его движения менялись, становясь то долгими, сильными, то быстрыми. Она отвечала ему, его ритму, пока он не почувствовал, что она снова испытывает наслаждение.

В этот миг он утратил власть над собой. Весь его мир сузился до того места, где сливались их тела. Ничто на свете больше не имело для него значения — кроме нее. Кроме того, что он — в ней, что она — его. Он не мог остановиться, утонув в овладевшей им страсти. Наконец в один момент, длившийся вечно, он излился в нее, шепча ее имя снова и снова, словно молитву.